КАЗАКОВ Михаил: Бориса я буду петь в любом варианте

Об этом певце заговорили, когда он завоевал первую премию на Международном конкурсе Чайковского (2002 год), после чего, как говорится, проснулся знаменитым. Годом раньше одаренного и голосистого выпускника Казанской консерватории приняли в труппу Большого театра, где он работает по сей день, продолжая регулярно выступать и на сцене своего родного Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля. Сегодня за плечами Михаила Казакова – полтора десятилетия успешной вокальной карьеры, несколько десятков партий, десятки сцен, включая весьма и весьма престижные. В феврале певец как всегда примет участие в Шаляпинском фестивале в Казани, а в конце января в Большом зале консерватории он дает сольный концерт, посвященный предстоящему Конкурсу имени Чайковского. С него-то и начался наш разговор

Дмитрий МОРОЗОВ
 
 
– Если смотреть с высоты сегодняшнего опыта, много ли дала вам в свое время победа на этом конкурсе – тем более что лауреатских званий у вас хватало и до, и после?
– Понимаете, Конкурс Чайковского казался мне в те времена чем-то недосягаемым, а людей, которые в нем участвовали, я воспринимал почти как космонавтов. Победители конкурса всегда были гордостью страны! Безусловно, победа сильно повысила мою самооценку как певца и добавила уверенности в том, что я делаю на сцене, а это чрезвычайно важно для любого артиста. Я уже год был молодым солистом Большого театра, но с этого момента стал себя там по-другому ощущать. И отношение руководства театра ко мне стало более серьезным и уважительным, поскольку победа означала высочайшую оценку моего профессионализма. Ирина Константиновна Архипова, чей авторитет в мире оперы был непререкаемым, приходила на каждый мой тур в Колонный зал (не будучи членом жюри) и после объявления результатов сказала: «Иначе и не могло быть!». Кроме того, эта победа была очень важна и для моего первого театра – Казанской Оперы, и для Республики Татарстан, так как я учился в Казанской консерватории.

– В феврале вы традиционно участвуете в Шаляпинском фестивале в Казани: в афише заявлено ваше участие в трех спектаклях и гала-концерте. Это – долг признательности театру, где вы сделали первые шаги в профессии, или тут нечто большее?
– Теперь уже, пожалуй, нечто большее. Сегодня с этим театром меня связывают прежде всего хорошие отношения с людьми, которые там работают, и особенно – с директором Рауфалем Мухаметзяновым, одним из тех немногих руководителей, кто действительно понимает и любит оперу. В наших договоренностях нет каких-то точных дат, но, когда у меня есть свободное время, я всегда с удовольствием откликаюсь на просьбу Рауфаля Сабировича приехать и спеть. Поскольку театр, как говорили старые мастера, это «дела сердечные», и удовольствие получаешь, конечно же, когда твое выступление с радостью ждут и ему сопутствуют взаимное уважение, доверие и профессионализм. Без этого, на мой взгляд, любой театр превращается в совершенно «изысканную пытку» и не может быть Музыки с большой буквы!

– Возвращаясь в этот театр после Большого и престижных европейских площадок, ощущаете ли вы какой-то качественный перепад?
– Практически никакого. Особенно, что касается базовых коллективов – оркестра и хора. По крайней мере то, что я слышал в прошлом году в «Борисе» и Реквиеме Верди, было очень качественно. Казанский театр первым в России стал делать ставку на приглашенных солистов. Понятно, что уровень этих солистов не всегда равноценен (как, впрочем, и почти везде сейчас): в одних случаях составы складываются более удачно, в других – менее. Но, главное, находя новых, интересных для него певцов, театр не забывает и о достойных певцах собственной труппы! В этом, безусловно, заслуга руководителя – рачительного хозяина, который разумно и бережно собирает, а не разбрасывает «камни» для «здания» оперы. Для меня петь в спектаклях казанского театра – всегда удовольствие.

– Солисткой этого театра, кстати сказать, числится и Альбина Шагимуратова. Специально на нее планировалась недавняя постановка «Любовного напитка», в котором, правда, она в итоге так и не смогла участвовать... А были ли предложения сделать что-то на вас?
– Действительно, у нас был такой разговор с директором. Он высказал идею некоего театрализованного сольного концерта. Также Рауфаль Сабирович говорил и о возможной постановке «Дон Карлоса», а я в свою очередь предлагал «Аттилу» Верди и «Мефистофеля» Бойто. Пока ничего еще не решено окончательно, потому что не всё, естественно, зависит только от директора. Театр регулярно и, насколько я знаю, довольно успешно ездит на гастроли в Нидерланды, в другие европейские страны, так что это прежде всего вопрос времени и, в наши дни, заработка.

 
 
– С момента открытия Исторической сцены Большого театра у вас, кажется, была там лишь одна новая работа – Князь Игорь. С чем это связано?
– Знаете, когда я пришел в Большой театр, то поначалу на всё смотрел сквозь «розовые очки». Мне казалось, что только хорошим пением, ответственностью и отдачей можно заслужить право на определенное положение и определенные роли. Всё мое существование, весь режим были подчинены этой работе. Но оказалось, что всё не совсем так, что есть еще огромное количество всяческих факторов и подводных течений, постоянно создающих какие-то препятствия в творческом плане. Осознание этого стало для меня немалым разочарованием – наверное, так и приходит взросление. Сейчас я уже более трезво смотрю на многие вещи и меньше переживаю по таким поводам. К тому же, как известно, если в одном месте убывает, то в другом прибывает.

– В свое время певцов (а уж басов – особенно) принято было считать молодыми чуть ли не до 40 лет. Кем вы сами себя сегодня ощущаете – зрелым мастером или всё-таки еще достаточно молодым певцом?
– Наверное, где-то посередине... Помню, как-то на Конкурсе Чайковского Ирина Константиновна Архипова в очередной раз спросила, сколько мне лет, и услышав, что 26, сказала: «Ну, для баса ты еще младенец, вот годам к 40...» Сейчас как раз это самое «к 40» приближается. Конечно, есть уже определенный творческий и технический багаж профессии, но я рад тому, что всё это у меня не заскорузло, не остановилось в развитии. И каждый день, приходя на урок, или занимаясь в одиночестве в классе, я нахожу какие-то новые приемы. Даже в петых-перепетых партиях – в Борисе, Гремине... Вот это больше всего радует в работе.

– Кстати, о Борисе. Эту свою коронную партию вы исполняете в основном в исторических, «костюмных» постановках – во всяком случае в Москве и Казани. А доводилось ли вам выходить в этой роли в пальто, пиджаке, мундире или какой-либо иной униформе? И как вы себя при этом ощущали?
– Бориса я бы хотел петь везде и всегда – в любом варианте. И я уже как-то привык к этим европейским постановкам, где весьма редко встречаются исторические костюмы. Недавно я приехал из Штутгарта, где участвовал в постановке «Хованщины». Это был такой ультрамодерн, каким штутгартский театр всегда особо отличался. Но я отношусь к этому как к работе. Для меня первично мое внутреннее ощущение музыкального образа, а внешний антураж может быть каким угодно.

– Хотите сказать, что вокально-музыкальная трактовка у вас не меняется в зависимости от сценической?
– Основная канва не меняется. Ну а «чуть-чуть влево – чуть-чуть вправо», то есть какие-то там нюансы, пожелания режиссера или дирижера где-то, так сказать, «переставить запятую», сделать акцент на то или иное слово, – в этом особых проблем для себя я не вижу.

– В каком направлении вы предполагаете расширять в ближайшее время свой репертуар? Скажем, до сего момента вами почти не затронуты оперы романтического бельканто, а также Моцарт, не говоря уже о Вагнере...
– В сторону Моцарта и бельканто уже, наверное, вряд ли: этим нужно с младых ногтей заниматься. Тем более что у меня и предложений-то таких нет. А вот Вагнер... Первым, о чем меня спросил Валерий Гергиев, с которым с недавнего времени мы стали довольно плотно общаться, было: «Поете ли вы Вагнера»? Так что, наверное, еще чуть-чуть подожду и начну потихоньку.

– Мы беседуем в самом начале 2015 года. В это время обычно подводят итоги года предыдущего. Какие события творческой жизни в прошедшем году вы могли бы назвать главными или наиболее яркими?
– Самое яркое впечатление – работа с Валерием Гергиевым. В ноябре я спел с ним Бориса на гастролях Мариинского театра в Барбикан-холл. В Мариинке такое – вполне привычное дело: нащупав что-то на получасовой репетиции перед концертом, затем – сразу петь, но для меня это был экстрим. Тем более что исполнялась первая редакция, которую я пою редко, и в которой особенно многое зависит от контакта певца и дирижера. Но, судя по моим внутренним ощущениям и по отзывам прессы, получилось хорошо. Между мной и маэстро был ежесекундный контакт, даже более того: я еще только о чем-то подумаю, а он уже это делает. Конечно, такое совместное творчество оставляет незабываемое впечатление.
Важной, безусловно, была и премьера «Хованщины» в Штутгарте. Да, это был нетрадиционный, неисторический спектакль, но я окунулся в ту атмосферу, о какой чаще всего можно только мечтать. Этот театр работает как часы: исправный, отремонтированный, ухоженный механизм, каждый человек на своем месте, каждый любит то, что делает. Помимо всего прочего, такая атмосфера очень помогает музыке. Ставила «Хованщину» Андреа Мозес, дирижером-постановщиком был Саймон Хьюит. Из наших певцов там еще участвовал Аскар Абдразаков, он замечательно исполнял Хованского.
Из других событий отмечу участие в юбилейном концерте Литовского симфонического оркестра. С Гинтарасом Ринкявичюсом у нас – давняя творческая дружба, с ним всегда приятно общаться и работать.
Еще у меня был в прошлом феврале «Дон Карлос» в Зале Чайковского с Госкапеллой Валерия Полянского. Когда есть время, всегда с удовольствием пою с этим коллективом. Конечно, уровень солистов и здесь бывает разный, но главное, что Валерий Кузьмич любит певцов, любит пение, и это сразу чувствуется. Такое отношение сегодня у дирижеров встретишь нечасто.

– Ну, а что вам кажется наиболее важным среди творческих проектов года наступившего?
– В наступившем году всё складывается достаточно плотно. В январе участвую в концерте к юбилею Архиповой, пою «Бориса» в Большом, 27-го – уже упомянутый концерт в Большом зале консерватории. В феврале – Шаляпинский фестиваль в Казани, но перед этим еще спою 3 февраля в КЗЧ «Колокола» Рахманинова с Дмитрием Лиссом. После фестиваля улетаю в Прагу на постановку «Бориса». В апреле – «Хованщина» в Мариинском театре с Гергиевым и Бородиной, а чуть позднее там же – «Борис». В марте и в апреле пою в Большом Бориса и Гремина. И самое, наверное, важное: в мае у меня четыре спектакля «Набукко» в Венской Опере с Доминго и Гулегиной.
Валерий Абисалович пригласил меня выступать в концерте-открытии ХV-го Конкурса Чайковского и быть членом жюри сольного пения, за что я ему бесконечно благодарен. Это кажется мне очень символичным: впервые в своей творческой жизни, пройдя определенный ее отрезок, из участника и золотого лауреата я стану «судьей». Такой своеобразный «бумеранг», надеюсь, возвратит меня в то светлое время надежд и подарит вновь совершенно незабываемую, особенную атмосферу Конкурса Чайковского – на мой взгляд, главного международного конкурса, рождающего новую мировую музыкальную историю.
Идут переговоры о сольном концерте (под фортепиано) в КЗ Мариинский, где я еще не пел, и еще о чем-то на «Звездах белых ночей». В начале сентября надеюсь принять участие в постановке «Иоланты» с Владимиром Федосеевым в Большом театре. И той же оперой планирую этот год завершить: Юрий Хатуевич Темирканов пригласил меня в декабре спеть ее в концертном исполнении в Большом зале Петербургской филармонии в рамках своего фестиваля «Площадь искусств».

Музыкальная жизнь (№1, 2015)

Последнее обновление: 25 февраля 2015 г., 17:26

Все материалы сайта доступны по лицензии:
Creative Commons Attribution 4.0 International